Все мы родом из детства

      Я родился в городе Сергиев Посад, на улице Бульварной, в 5 доме. Через 3 дома от моего был храм, который был закрыт, и мы, дети, на него не обращали внимания.  Да и до Лавры идти было минут 15-20 пешком. В детстве я и не предполагал, что могут быть другие храмы кроме монастыря.
      Семья у меня была небольшая. Всего 4 человека: отец, мать, я и брат. Папа преподавал в семинарии и я с рождения посещал церковные службы. Несмотря на то, что мой отец имел Священный сан, в облачении я его видел давольно редко. Это бывало не чаще двух раз в год, на Пасху и на праздник Жен Мироносиц. Все остальное время он был в обычной одежде, поскольку руководил хором семинаристов. Надо сказать, что регентская работа очень нервная и папа очень переживал за пение своего хора. Мама была домохозяйкой. Поскольку мы всегда жили в своем доме с большим огородом, работы ей хватало. Да и с нами приходилось возиться. Но по тем временам просто быть домохозяйкой было нельзя, поэтому мама время от времени ходила на работу. Но это было практически формально, для стажа.
       Брат старше меня на 4 года, он тоже стал священником. Это отец Игорь. Как все дети, мы ходили в школу. Для советской школы ребенок священника был бельмом на глазу. Конечно при каждом удобном случае любая комиссия упрекала педагогов в неудовлетворительной воспитательной работе, поскольку у них завелся такой паразит, как верующий. Мы с братом, до поры до времени, не особо задумывались над этим. Но брату пришлось испытать на себе гонения советского строя. Это выразилось в том, что в одну школу его вообще не приняли, а во вторую приняли, но учительница всячески старалась его перевоспитать. Это были и воспитательные беседы, иногда при всем классе, и трудотерапия. Брата регулярно, почти каждый день, заставляли дежурить в классе. Но брат не только спокойно выполнял все трудовые поручения, но и был отличником, и ему даже приходилось давать почетные грамоты. Это выбивало учительницу из колеи. В конце-концов получилось так, что не учительница перевоспитала брата, а скорее наоборот. И когда к этой же учительнице через 4 года пришел учиться я, то никаких гонений на себе я не испытал. Однако, мой приход способствовал возвращению прежнего мировоззрения педагога. Кроме того, что я не был отличником, со мной было достаточно других проблем как с учебой, так и с поведением, к моему стыду. В школе я учился с трудом. Учителя меня не особо любили, а я отвечал им взаимностью. Но особых гонений я не испытал. В лучшем случае, меня могли назвать «Божьим одуванчиком».
      Параллельно с общеобразовательной школой я посещал и музыкальную, в которую моя свободолюбивая натура тоже плохо вписывалась. Уроки в музыкальной школе я не любил. Но под влиянием родительского воздействия, в том числе и физического я отучился в музыкальной школе все 7 лет. Несмотря на всю ненависть к музыкальной школе, петь я любил и у меня это неплохо получалось. Надо сказать, что папа у меня не просто преподавал музыку в семинарии, но и руководил хором семинаристов, которые участвовали в богослужениях. Эта была непростая работа, поскольку семинаристы пели в хоре, неся послушание. И в любой момент, твои лучшие голоса могли не прийти, из-за того, что их отправили на какие-то работы. И в этом хоре, практически с 5 лет пел я. Мне это было очень интересно из-за возможности общения с семинаристами. Волей-неволей, а к 9 годам я пел практически на уровне семинаристов, и мог читать ноты, хотя не знал их названий. Получилось так, что в Лавре я почти профессионал, а в музыкальной школе - двоечник. Был в моём детстве один яркий момент. В то время было достаточно мало людей, которые свободно отпускали своих детей в храм. Мой отец не боялся этого делать и поэтому практически все свое свободное время я проводил в Лавре. Конечно я там был не один. Но таких детей там было, в лучшем случае, два десятка на всю Лавру. Если сравнить с настоящим временем, то сейчас там лазит примерно две сотни детишек. И поскольку нас было мало, то нас все знали и мы тоже всех знали.
       На Рождество к нам приезжал Патриарх Пимен, чтобы поприсутствовать на елке. Это сейчас Рождественская елка и калядки проводятся чуть ли не в каждом храме, тогда, конечно, такого не было. Все было запрещено. И только на территории Лавры что-то происходило. Когда мне было примерно 5 лет, мы с братом уже выступали на таких елках. По поводу приезда Патриарха, нас вызывали, чтобы порадовать его детским пением. Иногда нам в руки давалиподарки, которые мы должны были вручить Патриарху. У меня даже есть фотография, где я вручаю картину Святейшему Патриарху Пимену. В дальнейшем, мы объединились с другими детьми и у нас получилось сначала трио, а потом и квартет. К моменту создания квартета я уже был в третьем классе и мы уже занимались коммерческим использованием своих талантов. На колядках мы ходили по Лавре к монахам, а они были в то время богаче и щедрее многих. Мы старались обязательно попасть к наместнику поколядовать, чтобы получить по 10 рублей, к казначею лавры, отцу Кириллу. Ходили мы ко всем значимым людям Лавры, в том числе и к ректору. Ходили и к батюшкам по храмам Посада. В общем итоге, за Рождественские праздники я мог один наколядовать до двухсот рублей. Кроме того, на столе появлялась стопочка шоколадок метра в полтора. Деньги конечно для ребенка были слишком большие и поэтому я их отдавал маме, а шоколад, на некоторое время заменял мне первое, второе и третье. Рождества и колядок я всегда ждал с нетерпением.
       Однажды был такой момент, когда Владыку Владимира, ректора, отправили на повышение. Он стал Владыкой Ростовским, а потом его и в Киев переправили. При этом назначили нового ректора, который проявил себя очень строго и отменил все колядки. Нам сказали, что петь мы не будем. Мы расслабились, но тут вдруг к нам домой прибегает семинарист и срочно приглашает нас на елку. Оказалось, что позвонил Патриарх и сказал, что едет на елку. Поэтому елку срочно назначали, и праздник состоялся причем в этот же день. Народ суетился страшно. В спешке не только наряжали елку, но и создавали номера для выступлений. Надо сказать, что Патриарх остался удовлетворен и так и не узнал, что елка в Лавре была отменена.
       Все детство мы дружили с человеком, который сейчас известен как отец Никон. В настоящее время он регент Сретенского хора. Мы с ним вместе ходили в Лавру, вместе посещали музыкальную школу, старались вместе проводить и свободное время. Его отец преподавал в семинарии Новый завет и хорошо знал моего отца. Но, надо сказать, что нам не давали дружить, считая, что мы дурно влияем друг на друга. На самом деле, так оно и было. Но поскольку мы вместе учились в музыкальной школе родителям было достаточно сложно нас разлучить. Так мы дружим буквально с двух лет и до сих пор. Это мой единственный настоящий друг.
       Меня часто спрашивают почему я решил стать священником, как сделал выбор. Надо сказать, что собственно, выбора-то никакого не было. Как сын рыбака, живущего в рыбацкой деревне с детства начинает ходить с отцом в море, а подрастая становится рыбаком, так и я, проживая детство в Лавре с отцом священнослужителем никогда не думал не о чем другом. Ничего другого я и не видел и никакой другой жизни не представлял. Конечно, у меня не было четкого понимания, где служить и как служить, но основной мой путь был предначертан и я понимал, что после школы я пойду в семинарию. Но, надо сказать, что путь оказался далеко не простым. Мой бунтарский дух давал о себе знать. Закончив 8 классов, я решил покончить со школой и завершить образование где-нибудь в другом месте. Немного я поучился в училище, на каменщика, потом на медбрата, потом в вечерней школе. Все как-то не складывалось. Перелом ноги, помешал мне продолжить обучение в медучилище, другие жизненные обстоятельства оставили меня за порогом ПТУ. В конце концов, аттестат я получил в вечерней школе. Это было единственное место, где я был отличником. Несмотря на мое учебно-профессиональное родео, я все время работал в просфорне в Лавре. Работа начиналась в 5 утра, а значит в 4 я должен был встать. На просфорне я начал работать с 12 лет. И уже в 12 лет я мог самостоятельно проснуться в 4.30, хотя в обычные дни мама с трудом могла разбудить меня в 7 часов. Такая тяга и любовь была у меня к работе с тестом. Работали мы с 5 до 8, а в 8.30 я уже был в школе. Кроме того, нам платили там 5 рублей за выход. Надо сказать, что это были не плохие деньги. И за 2 месяца я сам заработал себе на велосипед. Параллельно просфорне я занимался пением. Примерно к годам 13 я уже пел практически профессионально. К этому времени, потихоньку, стали открываться храмы. В одном из открывшихся храмов стал служить мой крестный, отец Владимир. На месте этого храма раньше был хлебозавод. Поэтому храм был почти полностью разрушен. Отец Владимир восстановил его. И по сей день Никольский храм считается одним из лучших в Посаде. Меня туда пригласили петь. Труд мой оплачивался, и платили мне 3 рубля за службу. Правда деньги уже пошли немного другие, перестроечные. И это было очень мало. А мне было уже 14 лет. Никольский храм большой, раза в 2 больше нашего. Все могло сложиться замечательно, но я немного не поладил с регентшей. Она требовала обязательного присутствия на спевках, а я считал себя профессионалом и спевки игнорировал. А тех, кто не ходил на спевки она не допускала к пению «Херувимский» и «Милость мира...». Это два основных песнопения на службе. Конечно мне это не нравилось, и я посещал  службы все реже.
       Позже, когда мне было 15 лет, меня пригласили в Хотьково в храм Алексея, человека Божиего. Там я был единственным мужским голосом. Это был не хор, а квинтет. Там платили 15 рублей за службу. Было весело. Там был молодой батюшка, пели молодые девчонки.  Присутствие именно этом храме стало своеобразным толчком к моему будущему служению. Настоятелем там был отец Сергий Пташинский, который сейчас является настоятелем храма в Братовщине. Мы с ним пересекались в детстве, бегая по Лавре, потом он был моим настоятелем, и сейчас мы тоже с ним пересекаемся достаточно часто. И вот участвуя в службах в его храме, я понял, что только пения мне уже недостаточно. Он тоже это заметил и стал поручать мне небольшие хозяйственные операции. Одно из первых моих поручений было — "доставание" досок для ремонта купола в храме. В 16 лет, получив бумагу от настоятеля, я отправился  в местную администрацию, походил по кабинетам, собрал необходимые подписи, а затем поехал в лесхоз, и там тоже  собрал подписи.  Вооруженный всевозможными бумажками с образцами подписей всех важных людей районного масштаба я поехал в лес забирать дрова, которые, естественно, я не получил поскольку забирать мне их было не на чем.  Юношеский максимализм не позволил сдаться или бежать за помощью к настоятелю. Волей-неволей, пришлось проявить смекалку и самостоятельность. Я обратился в транспортное предприятие. И там тоже все было не просто. Директор транспортного предприятия проникся к моей персоне теплыми чувствами и  выделил  транспорт, а водитель отказался ехать. Пришлось продолжать проявлять смекалку. В храме была бабулька, которая варила самогон. Я обратился к ней за помощью, и все сложилось в лучшем виде.  А "бабулькина валюта" еще не однократно сослужила мне службу. В лес приехал, ребята говорят: «Грузить нечем». Я достаю "валюту",  и все возможности для погрузки мгновенно появляются. Именно тогда я начал понимать основы психологии общения с рабочим классом. Дальше была пилорама. Там тоже пришлось договариваться. Везде без денег, но с самогоном. Были и другие поручения. Среди всего прочего, я занимался выбиванием гуманитарной помощи для прихожан. Бывало приходилось и физически потрудиться. Те же фуры с гуманитарной помощью грузить. Денег для расплаты не было, и с грузчиками мы расплачивались той же гуманитарной помощью. Поэтому желающих было не много. Себе за работу тоже брали мешок чечевицы и мешок риса. Надо отдать должное моим родителям, они никогда не препятствовали никакой моей трудовой деятельности, а даже одобряли.
       Из Хотьковского храма я перешел на работу на подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве. Это произошло следующим образом. К нашему настоятелю приехал монах отец Лонгин. Ему поручили восстановление подворья в Москве. Сейчас это довольно известная точка. А тогда об этом никто не знал. Он позвал меня к себе водителем, так как ему подарили машину. Мне было 17 лет, но я имел права, так как учился от военкомата. Учился я долго и нудно. В течение 5 месяцев, но бесплатно. Права мне дали, но на них внизу была пометка: «действительны с 18 лет». Но гаишники, не очень-то обращали внимание на эту пометку. Так я устроился на работу водителем с недействительными правами. Я возил настоятеля. Выполнение возложенной задачи довалось ему с большим трудом. Поскольку настоятелем-то его назначили, а подворье никто отдавать не хотел. А в этом здании располагался оркестр дирижера Когана, которому никакого другого помещения, видимо, не предаставили. Отцу Лонгину пришлось оформлять кучу документов. Маршрут у меня был то в Моссовет, то к мэру, то в книжную лавку, то куда-то в МВД. Мне было все интересно. Проработал я на подворье чуть более полугода, и затем оттуда ушел в армию.
        В армию я пошел принципиально,  считая, что должен узнать жизнь со всех сторон, для того чтобы уметь разговаривать с разными людьми, в том числе и с военными. Служить мне довелось в городе Сочи в войсках МВД. Полтора года в Сочи я был милиционером. Много раз стоял в оцеплении на футбольных матчах, разнимал драки между болельщиками. Но главная моя работа состояла в том, что я был водителем хлебовозки. Каждый день я ездил за продуктами. И надо сказать, что в армии нет лучше должности, чем водитель хлебовозки, куда я и попал. Надо сказать, что попал я туда, как и в Сочи просто по распределению, без всякого блата. Самый чудесный факт, это то, что меня каждый воскресный день отпускали на богослужения. Как только я попал в воинскую часть, я сразу заявил руководству о том, что я будущий священник и по закону РФ, имею право каждое воскресенье бывать на богослужении. Удивительно, но никто не стал сверять мои слова с законом, и мне просто пошли навстречу. Каждый воскресный день я шел на богослужение. Я не просто приходил в храм, а еще и участвовал в богослужении. Я приходил в алтарь, надевал стихарь и читал «Апостол» . Прихожане, наверное, несколько были удивлены, видя пономаря у которого из под стихаря виднелись форменные милицейские брюки с красными лампасами. Поскольку времени у меня в увольнении было предостаточно, я посещал и воскресную школу, и очень подружился с ребятами. Но надо сказать, что своим положением я никогда не злоупотреблял, и всегда вовремя возвращался в часть. Так прошли мои полтора года военной службы. И хотя больших воинских тягот мне испытать не пришлось, я рад, что и такой опыт есть за моими плечами. За время службы я сумел неплохо зарекомендовать себя и по окончании её, меня даже приглашали работать в налоговую инспекцию Краснодарского края.
         После увольнения мне предстояло сдавать экзамены в семинарию. Здесь меня поджидало очередное жизненное испытание, так как сдав все экзамены практически на отлично и собрав все необходимые документы и рекомендации, я все-таки не был зачислен в семинарию. Случилось это по причине того, что ректор семинарии был против обучения детей священнослужителей, считая нас самыми распущенными людьми в мире. На самом деле, сейчас я хорошо понимаю его точку зрения. Человек, который растет при храме не испытывает такого трепета, как человек, пришедший к вере недавно и сознательно. От таких людей можно услышать фразы типа: «Я боюсь зайти в храм, я не достоин этого.» А сын священника забегает сюда не глядя, потому что считает храм своим домом. Он в этом растет. И конечно, некоторых людей, в том числе и того ректора это смущало. В тот год не попал в семинарию не я один, а еще многие дети священнослужителей. Видимо на ректора стали поступать жалобы, поскольку его достаточно быстро сняли без объяснения причин. Но мне все-таки пришлось ждать год и снова сдавать экзамены. Надо сказать, результаты мои в следующем году были гораздо скромнее, но я был зачислен в семинарию. А в течение года до поступления на учебу я работал в Москве водителем на грузовой машине, развозившей продукты быстрой заморозки.
       С поступления в семинарию у меня начался новый жизненный этап, этап на котором я нахожусь и по сей день - служение Богу. Скорее всего в моем сегодняшнем облике, как настоятеля, нашли отражение все мои приключения детства и юности, весь мой, такой разнообразный светский и духовный опыт. Слава Богу за все!