Протоиерей Александр Соловьев — о лечении алкоголизма и духовной помощи

/>
А ситуация и правда страшная. Сегодня ты спал рядом с супругой, в своей кровати, мирно завтракал, строил планы на день. Но с работы тебя забрали, куда-то увезли, обыск провели, жена ничего не знает, ничего не понимает. И что дальше? Полная растерянность.

После суда человек попадает в колонию, уже есть ясность по сроку, теперь нужно существовать в этих условиях.

— Есть отличия, на ваш взгляд, женской от мужской колонии? Что происходит с человеком там и там?

— Женщина и тюрьма — это противоестественно. В представлении человеческом она хранительница очага, мать, как правило. Но колония — она и есть колония. Тут больше, наверное, завязано на восприятии действительности. И тогда уже это разговор о женской и мужской психологии.

Хотел сказать, что женщины, возможно, все острее воспринимают, но осекусь. Мужики — натуры тоже очень ранимые, чувствительные. Если он человеческий облик не потерял, если не рецидивист, ясно, что переживает, душа у него болит.

Совесть так заест, что осужденный не хочет с этим жить. Вот такой пример. Мужчина на автомобиле в пьяном виде сбил людей. Двое насмерть и двое травмированных. Когда его, пьяного, арестовали, он хотел еще в РОВД свести счеты с жизнью, но ему не дали. В итоге все равно сделал это, но уже в СИЗО. Почему? Разбор таких случаев чаще показывает, что это угрызения совести.

Другой случай. Человеку скоро освобождаться. Он тоже в пьяном виде сбил человека, и тут он узнает, что такая же трагедия произошла с его родными. Тоже получили законченный суицид в колонии. Тема эта очень болезненная, непростая.

Человек — не машина. Это совокупность воли, разума, эмоций. У него душа ранимая.

Среди множества книг, икон, различных поделок в воскресной школе стоит черно-белый портрет священника. Это дед настоятеля храма.

— В 1924 году мой дед стал священником в Пермском крае. Когда я повзрослел, узнал то, что краем уха слышал в детстве. Он поддержал архиепископа, который призывал священников защитить веру. Дважды дед сидел, а потом его сослали в Казахстан.

Младшим из его десятерых детей был мой отец Иван, которого он в детстве водил в храм за 6–7 километров от дома.

Великая Отечественная война. Дед сидит, отец воюет. Его, сына репрессированного священника, призвали не сразу. На фронт отец ушел в октябре 1941-го, войну закончил в мае 1945-го на Первом Белорусском фронте.

У моего отца, ефрейтора-сапера Ивана Соловьева, два ордена Славы. У мамы — медаль «За доблестный труд в Великой