Каково быть арабом-христианином в Израиле

Это было время большой открытости.

Моим учителем мысли был Оливье Клеман. За ним я ходил просто повсюду! Также и Павел Евдокимов. Лосского я живьем не знал, но знал по книгам. В общем, почти всех богословов того времени. Все книги и журналы. Православные в Париже были очень открыты.

Если Русская Церковь хочет сегодня быть чем-то особым, то, мне кажется, ей стоит следовать за Парижской школой. Во-первых, это важно для европейских людей.

Это мы видим и в великой русской литературе.

Мое знакомство с Россией началось со знакомства с двумя пожилыми русскими дамами в старческом доме в Исси-ле-Мулино. Они были замечательные, всегда хорошо одетые. Я им рассказывал о Католической Церкви, а они мне сказали: «Вы должны учить русский». И они меня учили русскому! Так я начал читать Достоевского. И прочел множество русских писателей. Конечно, во французском переводе. Вообще для меня «современность» началась с Достоевского. И я думаю, что все это по-прежнему актуально и сегодня.

— Интересно, не склоняли ли вас в Париже к тому, чтобы присоединиться к Православной Церкви?

— Во Франции я стал очень открытым к тому, чтобы изучать православную традицию. Будь она греческая, румынская, русская, французская. Парижская школа дает нам что-то совершенно особенное: видеть все проблемы с точки зрения новизны Евангелия, новизны самого Христа.

Для меня важно быть верным византийской традиции, верным православной традиции. Но для меня невозможным было стать православным в здешнем православном патриархате, Иерусалимском. Мы думали с ливанским митрополитом Георгием (Ходром) о том, чтобы создать здесь что-то вместе для православных. И в это я был готов включиться! Но бежать от Ватикана, чтобы присоединиться к местным грекам…

Я думаю, что одно из самых важных свидетельств о Православии сегодня — во Франции. Даже не в Свято-Владимирской семинарии в Америке. Связано это с тем, что первые русские, которые прибыли туда после революции, были людьми смиренными, бедными, гонимыми. И в своем опыте они создали что-то новое: они приняли Запад, как свой дом, приняли западную ментальность, которую они при этом смогли изменить. Они многое изменили у католиков. И как католик я это вижу. В этом — их заслуга. В этом — Парижская школа.

— Не думали о том, чтобы остаться во Франции, или вы точно собирались вернуться в Израиль?

— Я очень полюбил Францию и православных во Франции. Я в себе