«Мы места злодеяний превращаем в места памяти». Историк репрессий Анатолий Разумов – о деле жизни, лживых сведениях и личной боли

прошлом. Так постепенно пришел к своим занятиям и благодаря им познакомился и работал с Александром Исаевичем, беседовал с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, со Львом Гумилевым…

Значение Солженицына, говорю им, мне представляется в том, что он решил в один прекрасный момент говорить и писать правду, как ее понимает. За это его вместе с семьей выставили за границу. После встречи одна девочка подошла и говорит глаза в глаза у классной доски: «А можно личный вопрос? Мне неудобно было вслух». – «Конечно, задавайте». – «Скажите, а теперь нам говорят правду?» Я ответил: «Конечно, нет!» и начал рассказывать о Дмитриеве: «Знаете, вот есть такие люди: все, что у них есть, отдают поиску мест тайных погребений, именам расстрелянных, чтобы эта правда была с нами. А другие знают, где искать, могли бы помочь, но делают все, чтобы нам не знать правду».

Это было 12 декабря 2016 года. На следующий день я вернулся в Петербург, мне позвонили друзья Юры и сказали: он арестован. Вскоре я снял со стены своего рабочего места портрет Солженицына и передал в тюремную камеру. Когда Юра вышел на некоторое время под подписку о невыезде, вернул мне портрет. Когда его снова посадили, я сделал копию портрета и снова передал в тюрьму. Теперь передо мною портрет, побывавший в современной тюрьме.

Другие два случая, очень пронзительных, были в музее блокады и на Левашовском кладбище.

Года три-четыре назад был в музее блокады и обороны Ленинграда, тогда еще не обновленном. В одной комнате там висели портреты полководцев, защищавших Ленинград, и выше генералиссимус – как главный отвечающий за победу. Пробегают отставшие от экскурсии два мальчика, по моим представлениям лет одиннадцати. Один достает фотоаппарат, начинает щелкать и говорит: «Смотри, Сталин, Сталин!» Стою в метрах трех и думаю: «Ну надо же. Что он, Сталина не видел? Что он хочет сказать, в чем фишка?» И слышу: «Ты понимаешь, это Сталин! Сталин! Не какой-то Никита Хрущ!» Я обалдел. «Да бандит твой Сталин», – говорю. Мальчики обернулись и молча ушли.

Через полгода в Левашове мы освящали закладной камень пострадавшим членам православных братств, собрались, думаю, человек пятьдесят. Детей было очень много. После освящения пошли по кладбищу, останавливались у различных памятников, например, расстрелянных насельниц Горицкого монастыря. Пятьдесят монахинь привезли в Ленинград и расстреляли, а игуменью и старосту чекисты убили поленьями и отчитались как о расстрелянных! Всегда останавливаюсь у поклонного креста и рассказываю эту историю. Когда обошли все памятники, говорю: «Не держите вопросы, это важно для вас и для меня, хотя на часть