“Добро пожаловать в каторжный край”.

Что делал будущий епископ, когда ровесники дразнили его “попом” и как отреагировали родители на решение стать монахом — рассказывает архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Аксий (Лобов).

—Жить в центре Москвы с видом на Васильевский спуск – это прекрасно, а уехать на край земли скорее страшно. Насколько назначение в Забайкалье было для вас неожиданностью, трагедией?

—Меня пригласили на собеседование с управляющим делами, тогда этот пост занимал митрополит Варсонофий (Судаков). Он спросил: «Поедешь в Сибирь?» А я ответил: «Конечно!» Понимаете, никакая это не моя заслуга, скорее природная черта: сказали, надо ехать. Ну зачем мне отказываться? Конечно, поеду.

В Нерчинской епархии двадцать четыре района на площади в 321 тысячу км². Там живут другие, чем в центральной России, люди. Не говорю, что хуже или лучше, просто другие. Особенность сибиряков в том, что они сначала присматриваются к тому, кто к ним приехал. А можно ли с тобой на медведя? Думаю, такой вопрос они себе тоже задают.

Я обнаружил, что религиозная жизнь, особенно в отдаленных районах, недостаточно развита. Не поверите, до сих пор там крестят взрослых людей, причем многих в преклонном возрасте. Для центральных регионов России это уже редкость. Помню крестил, — надеюсь, они еще живы, — стареньких родителей одного прихожанина. Оба плохо передвигались. Муж перенес инсульт, жена ослепла. Я крестил этих людей, вместе проживших больше 50 лет, в маленькой квартирке. Во всем они были вместе. И в этом было что-то невероятно светлое и радостное.

В Сибири поначалу присматриваются, а потом принимают или не принимают категорически. Хотя я прослужил там всего два года, уезжая испытывал тоску. С одной стороны, это была радость. Господь даровал возможность послужить в этом краю. А я дальше Дивеево никогда ранее и не уезжал. Я радовался, что не пытался сопротивляться, принял то, что мне было даровано. С другой стороны, я к ним прикипел. Познакомившись ближе, понял, что доброта у них спрятана где-то глубоко внутри. Дело даже не в том, что ее надо раскрыть, раскопать. Нет, я открыл для себя, что искренне, про настоящее с ними никто и никогда не беседовал. Эти люди живут, предоставленные сами себе. Приезжаешь в самый северный район, уверенный, что это страшная глушь, в которой ничего нет по определению. Оказывается есть.

В Москве столько церквей, но чтобы утром встать и прийти на воскресную службу,